Он сказал себе, что это ее жизнь и не ему о ней судить. Сузи Дэнтон все еще была красива и, безусловно, имела право на свой кусочек счастья. Конечно же, он не желал ей одинокой старости. И все-таки ему хотелось завыть волком.
Он кашлянул:
— Послушай, если у тебя здесь с кем-то встреча, я это пойму. Я вовсе не собирался застигнуть кого-то врасплох.
Она встрепенулась:
— О нет, Бобби Том… — И принялась теребить бахрому белой шали. — Там — Грейси Сноу.
— Грейси?!
Огромное чувство облегчения почти тут же сменилось приливом злости. Из-за этой дрянной девчонки ему пришлось напрягаться весь день! Он воображал, что она валяется где-нибудь в канаве, а она, оказывается, распивала тут чаи с его мамочкой.
— Как она попала сюда? — спросил он резко.
— Я подобрала ее на шоссе и посадила в машину.
— Она навязалась тебе, да? Я знаю! Бросилась под колеса?
— Нет, Бобби Том. Я сама притормозила, когда увидела ее. — Сузи, поколебавшись, сказала: — Как ты, быть может, догадываешься, она немного сердита на тебя.
— Она не единственная, кто на меня сердит! — Он повернулся к дверям, но Сузи задержала его рукой:
— Бобби Том, она напилась.
Он уставился на нее как на чокнутую:
— Грейси не пьет.
— Я тоже думала так, пока она не прошлась по моим запасам в холодильнике.
Мысль о том, что Грейси бесцеремонно шарила в их семейном холодильнике, разозлила его еще больше. Сжав зубы, он дернулся к гостиной, но мать снова остановила его:
— Бобби, ты ведь знаешь людей, которые напиваются ради того, чтобы словить кайф?
— Ну?..
Она посмотрела на него, приподняв бровь:
— Грейси не из таких.
Грейси сидела на софе, съежившись, в помятой одежде, и ее рыжие патлы торчали во все стороны. Лицо у нее опухло, глаза покраснели, нос принял розовый оттенок. Некоторые женщины умеют рыдать красиво, но Бобби Том сразу понял, что Грейси не из таких. Она выглядела настолько жалко, что его гнев сразу остыл. Ему с трудом верилось, что это зареванное существо и есть та самая храбрая маленькая гордячка, которая не умеет раздеваться на людях, зато пушечным ядром влетает в «тандерберды», вырубает двигатели автомобилей и даже дает уроки хорошего тона ублюдкам вроде Слага Маккуайра, которые любят зажимать зазевавшихся официанточек в углах ресторанов.
Что до него, то он предпочел бы оказаться в одном помещении с роем разъяренных пчел, чем с плачущей женщиной, но поскольку Грейси была не женщиной, а, скорее, другом, он решил не обращать внимания на ее слезы.
Сузи беспомощно глядела на него:
— Я предложила ей остаться. За обедом она вела себя безупречно, но когда я вернулась домой с заседания совета, то обнаружила ее вот в таком виде.
— Да, хороша, ничего не скажешь.
Услышав звук его голоса, Грейси подняла глаза, взглянула на него затуманенным взором и пробормотала:
— Да я вообще, — всхлипывания, — даже никогда и не собиралась, — еще одно всхлипывание, — заниматься с тобой сексом.
Сузи решительно направилась к двери:
— Вы меня извините, но мне, к сожалению, нужно еще отправить кучу рождественских открыток.
Когда она вышла, Грейси потянулась к коробке с носовыми платками, однако залитые слезами глаза помешали ей добиться успеха в этом рискованном предприятии. Бобби Том сам достал из коробки платок и протянул ей. Она погрузила в батист лицо, плечи ее задрожали, затем раздались жалкие мяукающие звуки. Усевшись рядом с ней, он подумал, что это, пожалуй, самый крутой отходняк из всех, что ему приходилось наблюдать. Он мягко спросил:
— Грейси, милая, сколько этих охлажденных упаковок вина ты выпила?
— Я не п-пила, — прорыдала она. — Алкоголь — это п-прибежище слабых.
Он дружески погладил ее по плечу:
— Ну конечно.
Она недоверчиво взглянула на него и, скомкав платок, ткнула рукой в картину, висевшую над камином. Отец подарил ее матери на Рождество, когда Бобби Тому стукнуло восемь лет. На ней был изображен он сам, сидящий со скрещенными ногами в траве и гладящий собаку, вместе с которой рос, — большого старого золотистого ньюфа по имени Спарки.
Она скорчила презрительную гримасу:
— Трудно п-поверить, что из такого милого ребенка может вырасти такой злобный, эгоистичный, инфантильный, цепляющийся за каждую юбку и ломающий людям карьеру крокодил!
— Такая уж забавная штука жизнь. — Он подал ей свежий платок. — Грейси, милая, как ты считаешь, ты сможешь сделать перерыв и постараться не плакать подольше, чтобы мы успели с тобой переговорить? В отчаянии она замотала головой:
— Я в-вовсе не собираюсь останавливаться. А знаешь почему? Потому что я собираюсь п-провести остаток своей жизни, поедая картофельное п-пюре и воняя дизель… дизен… фектантом. — Еще одно всхлипывание. — А ты знаешь, что происходит, когда ты все время т-трешься около чьей-то с-смерти? У тебя тело усыхает! — Неожиданно для него она шлепнула себя ладонями по груди. — Они усыхают. Я сама усыхаю! И вот теперь я умру, даже не попробовав секса!
Его рука все еще лежала на на плече.
— Ты хочешь сказать, что ты девственница?
— Ну конечно же, девственница! А кто же захочет заниматься сексом с таким жалким существом, как я?
Бобби Том был слишком джентльмен, чтобы пропустить эту реплику мимо ушей.
— Да любой здоровый нормальный мужчина, милая.
— Ха! — Она убрала руки с груди и потянулась за новым платком.
— Нет, я серьезно.
Даже пьяная вдрыбадан, Грейси не пожелала принять на веру эту пустую болтовню:
— Докажи это.
— Что?
— Займись со мной сексом. Прямо сейчас. Да! Вот пр-рямо в данную минуту! — Ее руки метнулись к пуговицам белой блузки, и она принялась судорожно расстегивать их.